В. Иванов.

Санкт - Петербург

 

ЭСПЕРАНТСКИЙ ФОЛЬКЛОР И ЕГО СПЕЦИФИКА

Эсперантский фольклор трудно назвать молодым явлением — он занимает промежуточное положение между национальным фольклором и фольклором относительно молодых социальных групп (парашютисты, сноубордисты, летчики и т.д.). Первый учебник языка эсперанто был опубликован в 1887 году — к тому же году, пожалуй, можно отнести и возникновение эсперанто-сообщества.

Подавляющее большинство эсперантистов приходит в эсперанто-сообщество в уже сознательном возрасте, т. е. не вырастает в культурной среде, но осваивает ее уже во взрослом состоянии. Это сближает эсперанто-сообщество с сообществами по увлечению и (отчасти) с религиозными коллективами. Этой же причиной объясняется ощутимая нехватка детского дискурса в эсперанто-мире: нет сказок, мало оригинальной детской литературы, трудно говорить о детской субкультуре (считалки, «страшные рассказы», детская проза и т. д.).

Несмотря на уже отмеченное сходство с сообществами по увлечениям (особенно с туристами, ролевиками и др.) у эсперанто есть и серьезные отличия от них — и, прежде всего, это свой язык. Поскольку язык этот универсален, внутри эсперанто-сообщества появляются свои группы по интересам: компьютерщики, приверженцы различных религиозных течений, сторонники того или иного образа жизни (вегетарианцы, например), люди с определенным взглядом на настоящее и будущее эсперанто («раумисты», «финвенкисты» и др.). У этих групп в свою очередь вырабатывается своеобразное арго, свои ритуалы и т. д.

Эсперанто-сообщество рассеяно по самым разным странам. Фольклорные тексты при этом могут формироваться на определенной территории под влиянием местной культуры (в т.ч. прямым и не всегда осознанным заимствованием). Впрочем, ритуалы и тексты при этом часто теряют связь с «авторской» культурой и могут распространяться дальше, развиваясь уже по внутренним закономерностям сообщества.

Жанровая форма анекдота не отличается особым своеобразием в мире эсперанто. Как правило, эсперантские анекдоты — это переводы соответствующих национальных. Реже анекдот возникает на основе интересной игры слов, обыгрывания второго значения слова или неоднозначного разложения слова на морфы. Такие анекдоты можно назвать специфически эсперантскими.

Если говорить о переводе национальных анекдотов на эсперанто, то здесь могут быть свои особенности. Главные действующие лица анекдота могут получить понятные для эсперанто-мира роли: волапюкист, идист, логланист, крокодил, Лазарь Заменгоф и т.д. Примеры начальных клише анекдотов из Интернет-группы esperanto-anekdot: «Однажды один особенно глупый идист...», «Встретились как-то в пустыне логланист с волапюкистом...»

Характерно появление смешанных двуязычных устных произведений, где «непереводимая» (рифмованная, культурно-специфичная и т.д.) часть сохраняется на русском (другом родном), а остальная переводится на эсперанто. Причем перевод этот зачастую не осознается говорящим (поскольку сюжет запоминается не в вербальной форме, как показывают эксперименты [1]). Нередко наблюдается провалы коммуникативного акта, когда рассказчику не удается потом объяснить, «в чем же соль», тем, кто не владеет его родным языком. В случае же удачного объяснения анекдот может покинуть сферу национальной культуры, где он зародился, и передаваться с подробным пояснением как текст, интересный своей экзотичностью и удачным пояснением.

Интересным жанром является переосмысление на основе эсперанто местных географических названий. Причем об особенно интересных квази-эсперантских географических названиях узнают в самых отдаленных местностях. Так от разных людей мне доводилось слышать о существовании на Урале озера Кисегач (kisegaĉ’ — вполне допустимое сложное слово, которое можно перевести как «отвратительный поцелуй большой интенсивности»).

Еще чаще обыгрываются названия народов. Больше всех в этом смысле достается финнам: fina venko (окончательная победа [эсперанто]) превращается в finna venko (финская победа) и т.д. В летнем лагере эсперантистов во Владимирской области участники забав­лялись фразой «чина-медичина», которая возникла как передразнивание близко про­износимых китайцами «ц» и «ч», а единственным китайцем в лагере был доктор Ванг, постоянно рассказывавший о китайской медицине (ĉina medicino). Во время молодежного семинара, посвященного Интернет-технологиям, мне довелось услышать от мусульманина-босняка, проживающего в Копенгагене, интересную игру слов: En Danio loĝas du tipoj de homoj — danoj kaj alilandanoj (ali-land-an-o-j). В переводе на русский это звучит совершенно бесцветно: в Дании живут два типа людей — датчане и выходцы из других стран/иностранцы. Шутка стала довольно популярной — через некоторое время я слышал ее в России. Слово Esperanto само может быть объектом переосмысления — самое известное из них, пожалуй, edz-per-ant-o (сваха, посредник в брачных делах).

Для обозначения чего-то в высшей степени непонятного в эсперанто возникло слово volapukaĵo – ср. русское «китайская грамота», турецкое gâvurca и т. д. Волапюк (volapük) был вполне жизнеспособным языком (его исчезновение объясняется прежде всего экстра­лингвистическими факторами). Однако для тех, кто не владеет волапюком, его звучание может быть действительно странным, непривычным (тем более, что лексика этого языка, хотя и основывалась на интернационализмах, подверглась сильным дополнительным изме­нениям с целью сокращения корней и упрощения фонологии — в волапюке нет, например, «недостаточно международной» фонемы /r/). Во времена появления слова volapukaĵo волапюк использовался весьма широко, и многие эсперантисты могли быть знакомы с этим языком или с его носителями лично.

Современная эсперанто-культура характеризуется наличием ряда ритуалов неязыкового ха­рактера, что само по себе интересно. К такого рода ритуалам можно отнести «народный» танец Ла-Бамба и жест, призывающий всех к вниманию (указательный палец, поднятый вверх, иногда с поднятием вверх всей руки; впрочем, этот жест характерен скорее для молодежного движения в Центральной России и прилегающих регионах). Своеобразным эсперантским ритуалом стал ритуал прощания, „amika rondo“: уезжающие с эсперанто-мероприятия становятся с вещами в круг друзей, взявшихся за руки. И в их честь с ритмичным покачиванием трижды произносится ритуальная формула „Per Esperanto por mondpaco kaj amikeco ĝis revido, ĝis revido, ĝis revido“ («Через эсперанто к миру во всем мире и дружбе, до свидания, до свидания, до свидания»).

Особо хочется сказать о песнях в эсперанто-среде. Эсперантисты считают себя поющими людьми. Совместные песни сплачивают коллектив, дают ощущение единства и братства (не даром в современных протестантских церквях широко практикуется совместное пение). Среди песен немало переводных (в том числе переводов народных песен), но боль­шинство — оригинальные. Причем нередко восстановить с уверенностью имя автора уже невозможно (например, для песни „La Kri’“).

В последнее время стали появляться компакт-диски с обработанными эсперантскими фольклорными песнями. Это заставляет задуматься о том, что эсперантский песенный фольклор в чем-то повторяет судьбу многих этнических народных песен, которые перешли из общенародных в компетенцию профессиональных исполнителей. Впрочем, несомненно, как и в «большом мире», будет появляться новый фольклор.

В сообществе эсперантистов сформировался ряд «народных» символов. К ним можно отнести «свой» цвет (зеленый), герб (зеленая пятиконечная звезда) и флаг. Значок «Зеленая звезда» на груди был задуман для того, чтобы эсперантисты могли узнавать друг друга в толпе. Но нынче он чаще всего одевается только на эсперанто-мероприятия. Сообщество эсперантистов отличается особой нетерпимостью к национальным языкам в своей среде. Люди, пользующиеся национальным языком в эсперантском кругу, именуются «крокодилами», а если этот язык им не является родным, то «аллигаторами». От корней krokodil- и aligator- образованы соответствующие глаголы, означающие говорение на национальном языке в эсперанто-среде. О людях-крокодилах и о настоящих крокодилах рассказывают анекдоты и «реальные» истории, поют песни, сочиняют слоганы вроде «Зеленый — это наш цвет. Крокодилы».

В силу легкости изучения языка, эсперантистом можно стать и за полгода. Однако во всяком обществе должна быть какая-то иерархия престижности, какой-то социальный ка­питал (по Бурдьё). Несомненно, что новички отличаются не только «хромым стилем» или незнанием фактов из истории эсперанто-движения — они выделяются также незнанием фольклора: песен, поговорок, наиболее распространенных шуток, переносных значений ряда слов, сути одноразовых игр, смысла условных жестов и т.д.

Эсперанто-сообщество как уникальный культурно-языковый феномен еще ждет своих внимательных исследователей. На примере эсперантистов можно, на наш взгляд, выявить многие общие тенденции формирования исторических сообществ этнического типа.

1. Anderson W. Ein volkskundliches Experiment. (= Folklore Fellow Communications No.141). Helsinki, 1951.