Е.Н. Сергеева (Самара)

 

Традиции народной культуры как средство создания авторской картины мира

(творчество А.Платонова 20-30 годов)

 

Особая поэтика прозы Андрея Платонова построена на соприсутствии и конфликте, столкновении кардинальных категорий народной архаической культуры и культуры 20 века – зачастую в пределах одного образа, произведения. Это поэтика диалогическая по своей сути, потому что писатель ощущает свою причастность к обеим сталкивающимся в конфликте сторонам – и к революционному сознанию, и к народной архаической культуре, безжалостно искореняемой революцией. Революция вызвала к жизни сознание огромного пласта носителей архаической культуры. Эти люди, до революции находившиеся еще только накануне встречи с культурой двадцатого века, теряют свой прежний мир, основные ценности и категории которого признаны негодными; но в новый мир войти не могут – слишком мал их исторический опыт. Маргинальные герои Платонова – выходцы именно из этих слоев народа. Сам писатель, в силу особенностей биографии и художественного мышления совмещавший в сознании разные культурные слои, смог создать необычный художественный мир, в котором взаимоосвещаются и взаимооцениваются архаическое сознание и сознание человека нового времени. Эта черта художественного метода проявляется на разных уровнях текста – и в особенностях языка, и в обращении к фольклорным архетипам при создании образов героев, и в создании художественной картины мира.

Даже при самом беглом и поверхностном чтении прозы Платонова нельзя не заметить особого характера художественного пространства. Оно – не декорация для происходящего, не среда обитания героев, не классический пейзаж реалистической литературы. Это именно «пространство». Это слово, малоупотребительное, абстрактно-книжное, встречается у писателя необычайно часто – почти всегда, когда речь идет об окружающем человека мире. Пространство у Платонова – это не абстракция, а некая изменчивая, влияющая на жизнь, чувства героев субстанция, в которую они погружены. Подобная связь между человеком и миром, вселенским порядком характерна для мифопоэтического, фольклорного сознания. В.Н. Топоров писал: «мифопоэтическое мировоззрение … исходит из тождества (или, по крайней мере, связанности) макрокосма и микрокосма…» [Топоров В.Н. О космологических источниках раннеисторических описаний// Труды по знаковым системам. VI. Вып. 308. Тарту, 1973. С. 133].  Платоновские герои, для которых представления архаической культуры – в силу традиционности, инертности народного сознания - все еще актуальны, ощущают эту связь между миром и собой, воспринимают себя одним из элементов космологической системы.

Но эта космология изображается Платоновым искаженной, деформированной. Так, неслучаен тот факт, что одним из самых частотных эпитетов пространства является «пустое», а «пустота» принадлежит к числу постоянных образов-символов в произведениях конца 20-х - 30-х годов.

«Пустота» и ее антитеза «наполненность» (людьми, чувствами, «людской теплотой») составляют оппозицию, параллельную таким кардинальным оппозициям, как «хаос – упорядоченность», «бесчеловечие – человеческое» и восходящую к основной оппозиции народного фольклорного сознания «жизнь-смерть». Пустота – это хаос и бесчеловечие, которые болезненно ощущают и от которых пытаются спрятаться герои писателя: «Бурьян обложил весь Чевенгур тесной защитой от притаившихся пространств, в которых Чепурный чувствовал залегшее бесчеловечие» [Платонов А.П. Чевенгур// Платонов А.П. Чевенгур: Роман и повести. М., 1989. С. 330.]

Но платоновские герои и внутри себя чувствуют «устающую пустоту»; пространство мира и пространство души человека в художественном мире Платонова связаны: «Сколько он ни читал и ни думал, всегда внутри него оставалось какое-то порожнее место – та пустота, сквозь которую тревожным ветром проходит неописанный и нерассказанный мир» [Платонов А.П. Чевенгур. С. 50]. Пустота мира сближается с пустотой внутри человека, которую герои страстно и тщетно пытаются наполнить, «занять»: «Фрося … все более часто дышала, чтобы занять сердце посторонней работой и утомить его отчаяние» [Платонов А.П. Фро// Платонов А.П. Собр. соч. Т.2. С. 140].

Налицо некий художественный прием, обозначим его как «прием отсутствия». На нем строятся многие лейтмотивные образы платоновской прозы. Перечислю самые значимые: мотив сиротства (причем сиротство в изображении писателя глобально, оно объемлет не только мир людям, но и все живое), мотив смерти отца (в котором прочитывается мысль о смерти не только отца, но и бога). Также это мотив «безотцовщины» (роман «Чевенгур»): «жизнь прочих была безотцовщиной – она продолжалась на пустой земле». [Платонов А.П. Чевенгур. С. 254]. Все эти мотивы представляются «проекциями» главного метаобраза платоновского творчества – образа «зияния», пустоты, заменившей некогда живые структуры сознания.

Гулкая и тревожная пустота мира, бывшего некогда живым и наполненным, соотносится с пустотой души, утратившей свои устои, и свидетельствует о разрушении старых архетипов народного сознания. Изменения в сознании проецируются на представления о мире, которые искажаются, теряют свою былую определенность и гармоничность. Старая картина мира теряет свою актуальность, а человек остается один – вне прежней органичной связи с мирозданием. Земля «безвидна и пуста», над ней нет теперь спасительного купола неба. Кстати, стоит вспомнить, что именно разрушением этого старого мира занимались герои платоновской фантастики начала 20-х годов, так же, как и их создатель, захваченные энтузиазмом пересотворения мира по новым законам. Платонов рубежа 20-30-х годов в гибельности этого пересотворения уже убежден - неслучайны эсхатологические мотивы, проходящие через все зрелое творчество писателя.

Все сказанное свидетельствует о том, что картина мира в платоновской прозе строится на основании представлений народной культуры, получающих освещение с точки зрения современного сознания. Именно на стыке этих двух сознаний рождаются особые платоновские «образы со знаком минус» - и образ пустоты мира, бывшего некогда гармоническим и завершенным (образ этого утраченного, разрушенного мира создается на основе утопических представлений народной культуры), и образ пустой человеческой души, и образ «безотцовщины», - подчеркивающие зияние на месте некогда заполненных ниш сознания, трансформацию важных культурных стереотипов как результат изображаемого писателем исторического катаклизма.