А.Н.Долгенко (Волгоград)

 

Мифологизация литературных текстов в русской декадентской прозе

 

 

Проблема неомифологизма в русской литературе рубежа XIX— ХХ вв. в последние десятилетия находится в кругу актуальных интересов науки о литературе. Существо эстетических поисков русских символистов на уровне художественной формы связывается с воплощением разработанного Вячеславом Ивановым принципа «a realibus ad realiora» — открытием таких художественных структур, с помощью которых можно  было бы ощутимо передать характер соотнесенности временного с вневременным [7].  Русская декадентская проза рубежа XIX — ХХ вв. дает основание  для принципиально иной трактовки мифа и мифотворчества. Показательно в этом отношении своеобразие неомифологизма первого русского декадентского романа—  «Тяжелых снов» Федора Сологуба.

Реальная основа большинства творений Сологуба — русская провинция. Жизненный опыт дал Федору Сологубу ог­ромное множество деталей захолустного быта. Создавая свои произведе­ния, писатель сочетает многочисленные реалии быта с преднамеренно отби­раемыми мотивами из Пушкина, Гоголя, Достоевского, соединяя пси­хологические комплексы «маленького человека» и «лишнего человека», с явной доми­нантой последнего в романе «Тяжелые сны». Но если в его более известном «Мелком бесе» реминисценции из прежнего литературного материала, расширяя круг ассоциаций, образуют систему метаязыка произведения [6; 7], то в «Тяжелых снах» они создают символико-мифологический план и реа­лизуются, прежде всего, на ассоциативном уровне.

В романе «Тяжелые сны» Сологуб использует оригинальный способ  использования наследия русской литературы. Здесь существует основной источник, который подвергается    мифологизации, —    роман    Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Однако не столько сам роман, сам текст, сколько его символическая квинтэссенция, связанная с преступлением и наказанием, причем в большей мере — с первым.

Федор Сологуб обнаруживает отношение к мифу, свойственное не русским, а французским символистам, в частности, Стефану Малларме: для него миф — всего лишь материал для книги. Автор «Тяжелых снов» далек от символистской абсолютизации мифа, от попыток его реконструкции. Л.В. Евдокимова в своем оригинальном исследовании мифопоэтической традиции в творчестве Федора  Сологуба сводит концепцию мифотворчества писателя к следующему: «новая» мифология должна не столько реконструировать старый миф, сколько развивать его и усовершенствовать, преодолевая «случайные черты» [3, c.4]. Такой подход к мифу впоследствии был узаконен в эпоху модернизма в поэтике романа-мифа.

Модернизму известны два способа творческой работы с мифом. Первый предполагает точное воспроизведение структуры мифа во всей полноте, со  строгим соблюдением связей между ее элементами (например, «Улисс» Д. Джойса). Второй заключается в использовании либо от­дельных элементов мифологического сюжета, либо мифических героев для достижения эффекта включения в содержательную структуру про­изведения семантического поля мифа (например, «Иосиф и его братья» Т. Манна).  В романе «Тяжелые сны» мы наблюдаем сходные тенденции в созда­нии неомифологических структур. Тенденции, но еще не принципы. Кроме того, имея в виду контекст литературного развития, можно ска­зать, что они в романе Сологуба представлены в первородном, еще не дифференцированном виде. Разделены же и осознаны как самостоя­тельные они были лишь после многочисленных творческих экспери­ментов, которыми так богата литература модернизма.

Суть художественного открытия Сологуба в том, что процесс мифологизации направлен как на художественный мир произведения, так и на источник, который, собственно, в качестве мифологического до включения в этот процесс не воспринимался и не функционировал. Именно такой текст, в кото­ром рождается новый миф и тут же получает дальнейшее развитие, новое воплощение, мы и называем неомифологическим, тогда как при изучении наследия символизма сложилась традиция понимания неомифологизма как особого рода поэтики искусства начала XX века, структурно ориен­тированного на сюжетно-образную систему архаического мифа [6].

В мифо-поэтическом аспекте роман Федора Сологуба «Тяжелые сны» пред­ставляет собой новый миф о Раскольникове. Неомифологизм декадентского романа — это мифологизация классического романа.

Мифологизация заклю­чается в том, что образ мира, представленный в лучших образцах рус­ского романа, прорывается за рамки художественного обобщения, ут­рачивает связь со своим творческим источником — мировоззрением автора, его художественным мышлением — и стремится стать уни­версальным кодом культуры, категорией бытия.

Классический русский роман содержит потенциальную возможность трансформации в миф благодаря глубине этического содержания, активному дидактическому началу и акцентации на типизации явлений действительности. Романам Ф.М. Достоевского это присуще, пожалуй, в наибольшей степени, так как их диалогичность, установленная и ка­нонизированная М.М. Бахтиным, предполагает наи­большую степень объективации повествования. Поэтому неудивитель­но, что для объективации чисто субъективного содержания Федор Со­логуб использует сюжеты, мотивы и образы Достоевского. Однако он решает художественную задачу, прямо противоположную задачам ав­тора «Преступления и наказания», — ему, при свойственной романной форме тенденции к обобщению и типизации, необходимо подчеркнуть максимальную индивидуальность, субъективность содержания. В ре­зультате в романе «Тяжелые сны» налицо структурные элементы сюжета Достоевского, связи же между ними (которые, собственно, и оп­ределяют структуру качественно) конституируются подчиненностью повествования Федора Сологуба его декадентскому мировоззрению.

«Тяжелые сны» наследуют у «Преступления и наказания» мотивацию  преступ­ления, способ его совершения и последствия. К этому можно прибавить и сходство организации пространства главных героев — Логина и Раскольникова, и ключевую роль снов для понимания глуби­ны и сути тех процессов, которые происходят во внутреннем мире героев Сологуба и Достоевского. Однако наиболее интересен тот факт, что и образ Раскольникова, и образ Логина восходят к од­ним и тем же литературным архетипам.

М.Ю. Лотман связыва­ет главного героя романа «Преступление и наказание» не только с ти­пом «раскаявшегося грешника», но также с неким звеном развития ар­хетипа, объединяющего в одном лице и в сравнительной паре «джентльмена» и «разбойника», восходящего, в конечном счете, к «оборотню» и «мифологическим двойникам близнецам» [4, c.251]. Главный герой романа «Тяжелые сны» также связан с этим последним литера­турным архетипом, ведь его раздвоенность является одним из наиболее сущест­веных факторов в художественном мире произведения и акцентируется как на содержательном, так и на формальном его уровне. Но для образа Логина актуальна не столько связь со старым мотивом «внешних двойников» (близнецов), сколько с не менее старым мотивом «внутреннего двойничества». Наконец, и в Раскольникове, и в Логине можно наблюдать трансформацию образа романтического героя-эгоиста. Но если в образе Раскольникова, как считает Е.М. Мелетинский, отвергнут и байронический персонаж, и «лишний человек», и «благородный разбойник», и протестующий против социальной несправедливости «маленький человек» [5, c.92], то в образе Логина мы нахо­дим характерные черты каждого из перечисленных типов героев. Именно этим сложным синтезом архетипических мотивов и черт в едином образе последний выделяется в ряду «лишних людей» русской литературы. Со всей этой традицией Раскольникова, тем не менее, роднит соединение в одном лице героя и антигероя, перенесение внутрь человеческой души борьбы добра и зла. Тем более тесно связан с ней Логин, ибо противостояние добра и зла в его духовном мире является определяющей чертой данного образа.

В главном герое романа «Тяжелые сны» мы наблюдаем трансформацию образа не только Раскольникова, но и Свидригайлова с его романтиче­ским «байронизмом» и аморалистическим индивидуализмом. Свидригайлов близок как тип и Раскольникову, и Логину потому, что он также грубо попирает моральный закон, считая «единичное злодейство» позволительным, «если цель хороша» [1, c.221]. Так образ Логина еще более усложняется, представляя не только внутреннюю, но и сво­его рода внешнюю оппозицию добра и зла.

В данном аспекте сологубовский ге­рой представляет трансформацию обоих вариантов внутренней борьбы добра и зла — и Раскольникова, и Свидригайлова:  ведь и тот, и другой соединяют в себе и героя, и антигероя. Это подтверждается и приемом введения «безмолвного свидетеля», выступающего в роли «своего рода духа смерти» [5, c.92]. В романе Достоевского таковым является мелькаю­щий образ еврея-пожарного с «вековечной брюзгливой скорбью на ли­це» [1, c.394], свидетеля самоубийства Свидригайлова, в романе Сологуба —  повесившийся Спиридон.

Однако результат глубокого творческого переосмысления и пе­ревоплощения (мифологизации) Федором Сологубом сюжета Достоев­ского  дает диаметрально противоположную трактовку темы убийства и преступления и проблемы добра и зла.

Cознательная эстетическая установка на мифологизацию сюжета Достоевского в отношении художественного мира романа «Тяжелые сны» преследует две цели: с одной стороны, ак­центировать внимание на своеобразии мировоззренческой трактовки канонического сюжета, с другой стороны, вывести повествование на более высокую степень объективации. Первая цель автором «Тяжелых снов» успешно достигается, о чем свидетельствует и смелая работа с материалом действительности, и активное использование собственного жизненного опыта, и довольно прозрачные автобиографические моти­вы. Вторая цель достигается не в пол­ной мере, что является закономерным результатом экспериментов автора «Тяжелых снов». Субъективное творческое начало проявляется в организации формальной структуры произведения мощно и достаточно последовательно. Тем не менее, можно сказать, что в историю литературы рубежа веков роман Федора Сологуба «Тяжелые сны» не в последнюю очередь вошел как миф об уездном Раскольникове.

Общеизвестен тезис о взаимозависимости и взаимообусловлен­ности содержания и формы художественного произведения. Декаданс как мировоззрение определяет своеобразие художественных решений декадентской прозы, что в целом проявля­ется в воплощении тенденции к художественной усложненности, кото­рую декаданс ввел если не в канон, то в обычай. Существо декадентского метода — объективация субъек­тивных мыслей, чувств, переживаний. В ситуации, когда источником и целью творчества объявляется ego, неизбежно обращение к мифу. Для русских декадентов этим мифом стала литература.

 

Литература

 

1.     Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 6.

2.     Сологуб Ф. Тяжелые сны // Сологуб Ф. Собр. соч.: В 6 т. Т.1. М., 2000.

3.     Евдокимова Л.В. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф. Соло­губа. Автореф. дисс... кандидата филол. наук. Волгоград, 1996.

4.     Лотман Ю.М. Школа поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Го­голь. М., 1988.

5.     Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994.

6.     Минц 3. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество А. Блока и русская культура XX века: Блоковский сборник, 3. Тарту, 1979.

7.     Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX — начала XX века (Брюсов, Сологуб, Белый) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л., 1994.

 

 

 

 

Сведения об авторе

 

Александр Николаевич Долгенко

Кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы ВГПУ,

зам. декана филологического факультета ВГПУ

 

400005, Волгоград, пр.Ленина, 27. ВГПУ, каб.608

Тел. (8442)343333

Email: adolgenko@mail.ru